Чтобы запись не была совсем пустой, добавлю своего литературного творчества. Писала где-то в феврале-марте 2007. Перечитав, поняла, что в этом что-то есть...
Характериховать не буду. Я пробую разные образы - каждому свое время...
читать дальше***
В парке было тихо и пусто. Листья шептались о чем-то в огненных кронах деревьев, опадали, багрово-золотистым ковром устилая землю. Тихо дул холодный северный ветер, но земля еще дышала благодатью и хранила тепло.
На мосту этого парка сошлись прошлое и будущее, давным-давно покинувшие друг друга.
Впервые этот новый мир видел глубокие, полные мудрости и векового опыта глаза, холодные и мягкие, спокойные и полные силы; впервые слышал голоса, исходившие из глубины мира, наполняя его и пронизывая собой все сущее; впервые ощущал свежую, бьющую искрящейся волной жизнь и покрытую легкой пылью, спокойную, полную вечного достоинства смерть. Спокойно и тихо шел разговор.
Где-то в стороне ветер лениво носил опавшие листья, вздымая их, закручивая, кидая и приставая к деревьям, стараясь ухватить все новые и новые нити, чтобы соткать желтый ковер с оранжево-алым узором и покрыть им землю, а потом вновь принимался за старые, постоянно меняя линии, пятна, разрывая полотна и создавая новые.
И в памяти вставали эры страх царей, эпохи Древних, стоявших у истоков этого мира, звучали их голоса, слышались тихие, глубокие слова и мерные, полные гармонии шаги. И воскресали города и царства, деревеньки и империи, легкой дымкой пробиваясь сквозь толщу времен. И песни пелись, и музыка звучала, и были радость и боль, и были страх и свобода… И жизнь была за этой тонкой гранью былого, которую уже никто не мог преодолеть. И смерть была рядом с жизнью, как прошлое стояло с будущим на этом мосту с чугунными перилами, в этом тихом и пустом парке.
Пылающее золото заходящего солнца растекалось по ровной глади реки, и когда ветер приносил листья, она искажалась, просыпалась, встревоженная ими, и жгла глаза кровью тонувшего солнца, которая стекала в мир из его ран.
И на этом мосту, в этом тихом и пустом парке, где сошлись прошлое и будущее, где стиралась грань времен, где звучали голоса и жизнь и смерть смотрели из забытых вечностью глаз, говорили двое Древних. И этот тихий разговор, сопровождаемый шорохом листьев и блеском золотой крови солнца, решал судьбу Мира на земле…
Stalker
Из приемника сквозь дымчатый треск доносился томный женский голос, смаковавший каждую ноту под аккомпанемент пьяного, но жгучего фортепиано. Звучала “The Man I Love” Джорджа Гершвина. Ойран, словно брошенная в урну кукла, лежала на татами, который блестел от крови, медленно остывавшей и стекающей сквозь солому. Фусума бесшумно затворилась, повинуясь толчку хозяина. Сверкнула катана в тлеющем свете котацу и мгновенно скрылась в ножнах по самую рукоять. Сенсей взял с полки пергаментный свиток, ловко развернул его, расстелив на сандаловом столике. Кисть, обвитая тонкими пальцами, метнулась к туши и замерла у самой цели. Молодой мастер, уже именуемый «сенсеем», замер. Внутренний взор его опускал строку за строкой, но рука не дрогнула. Мысли были далеко, сверкая сталью и яркими картинами, пронизывая плоть и разрывая ткань. Взгляд созерцал замершее пространство, только смутные тени подрагивали да мелькали порой на закрытой створке.
Свистящим шепотом меч рассек воздух. Глухой удар о сёдзи. Алая струйка сбежала по лезвию. Сенсей не обернулся. Ночь в его руке оставила свою печать на пергаменте – тень. Кисточка покатилась по столу, беззвучно упав на татами. Закончилась женская мечта о счастье и, быть может, где-то Джордж аплодировал этой глупой женщине, удовлетворенно кивая в такт ее поклонам. Человек со знаком тени не слышал последних нот, его поглотила тишина и мрак пустой улицы. В городке еще было много домов. Мастер улыбался, шепча истину, забытую миром у пустых могил:
Прекрасен алый рассвет
Пьянит вина закат
Ночь коротка
***
- Эй, постой! – ветер разносил над лесом звонкий, полный перелива и радости смех.
- А ты догони, - усмешка в ответ.
- Ну я вас! – другой смех, более мягкий, но такой же теплый и светлый.
Взметая яркие листья, проносясь между деверьями, оставляя за собой запах неземных цветов. Переливчатые, звонкие трели. Сверкающие в лучах заходящего солнца локоны. Невесомые, сотканные из света платья.
«Люби мир, храни его, радуйся жизни и благодари ее за все», - шептали белые перья, кружась, как в танце, влекомые вдаль ветром. Ангелы смеялись, танцуя, мелькая на свету и махая им вслед.
- Побудь с нами, - звали они, - улыбнись с нами, полюби мир и порадуйся его свету!
- Я всегда с вами, - прозвучал тихий ответ Верховного Ангела.
- Да-к потанцуй же, - смех искристым звоном уносился с ветром вдаль. – Сегодня лес так прекрасно звучит!
Ангел встал ногами на землю, ощутив под собой мягкую листву, и улыбнулся, вдохнув свежий ветер, наполненный жизнью. Верховный слышал в нем смех своего падшего брата, изгнанного еще до создания мира, который теперь сидел где-то далеко отсюда, играя на свирели.
- Улыбнись, брат, улыбнись, - смеялся он своим звучным земным голосом.
Ангел, забыв про окружающий его вихрь веселья, достал свою свирель и две ленты музыки полились, сплетаясь в единую нить. Две улыбки озарили мир, два сердца замерли и свет былой чистоты воскрес во мраке брошенной души.
- Улыбнись, брат, улыбнись, - шепнул Ангел.