Вариант пробный. Это никакое не "художественное". Перечитав, поняла, что "что-то" в этом есть. Есть какой-то смысл, но все равно не то. Буду считать это одним из промежуточных этапов работы.

Черновые записи постепенно перемещались в корзину.
Скоро светать начнет…
Ближе к праздникам он всегда засиживался на работе. Иногда из-за количества заказов там и ночевал. Иногда просто для того, чтобы никого не видеть, не слышать и вообще не знать. На столе лежала полупустая пачка сигарет. Уже полгода. Бросил ли он курить или нет – никто сказать точно не мог, но положение этой слегка запылившейся небольшой коробочки не менялось день ото дня.
Удары литавр. Орган.
А-а… это.
Прошло почти два года. Столько работы, а все впустую – спектакль так и не поставили. Январь, февраль, март… столько месяцев над одним паршивым куском длинной в 5 минут! И ни гроша. Но работа над Норт-Дамом уже сама по себе награда.
- Знаешь, откуда это? – обернувшись, обратился он к девушке.
- Нет, - честно призналась она.
- Норт-Дам, - снова повернулся к мониторам. – Этот кусок обычно мало кто узнает. Слышала сам мюзикл во французской версии?
- Нет, - легкий шелест одежды.
- А зря. Послушай, - по-прежнему не глядя на нее, продолжал он.
- Мне пора идти, Вова.
Бросил быстрый взгляд на зеркало. Она уже стояла у окна, скрестив на груди руки.
- Кто сказал? Никуда тебе не пора, сядь, - усмехнулся.
Она только молча взяла сумку. Никогда ни на что не реагировала.
- Сядь, я сказал! – резко встав с кресла, рванул ручки ее сумки вниз.
Нотные листы разлетелись по полу. Что-то со звоном ударилось о подставку синтезатора. Девушка непроизвольно выпустила сумку из рук, после чего по полу покатились два грифельных карандаша, помада, ручка…
- Ну вот, - расстроено вздохнула, подняв расколовшийся флакон. – Совсем новые… днем купила. Givenchy, кстати сказать…
Студия быстро наполнилась ароматом розы. Девушка спокойно собрала рассыпавшиеся вещи, сложила в сумку и, повернув ключи в дверях, бросила «Пока».
- Угу, - угрюмо кивнул.
Розы было слишком много для одной комнаты. Вскоре аромат стал постепенно, но верно сдавливать горло – больше в нем не было ни бархата, ни глубины, ни вечера. Только шипы.
Но с работой помогла. Особенно с уборкой.
- Давай я помогу.
- Не надо, я сам справлюсь.
- Да я знаю! Но поздно уже. Вдвоем управимся быстрее.
- Не надо.
- Ты что – думаешь, что я не справлюсь? Уж уборка-то по моей части.
- Не пачкай руки. Лучше просто сядь и поговори со мной.
- Странный ты сегодня.
- Как всегда.
Судя по едва заметной усмешке, привыкла.
- Почему ты приходишь? Кроме работы.
- Глупый вопрос.
- Это бессмысленно.
- Дурак.
- Заткнись. Мне нечего тебе дать. Да ты посмотри на себя: красивая, умная, воспитанная… Понимаешь же, что я тебе не ровня.
- Это с какой стороны посмотреть…
- Ты всегда вежливо улыбаешься, не реагируешь ни на какие колкости… а глаза у тебя всегда грустные.
Этот файл тоже был перемещен в корзину. Ненужное. Саднило, как царапины в соленой воде. В конечном итоге – она выиграла.
- Значит, все? – почему-то спросил.
- Да. К чему это? Знаешь же, что я так просто людей не забываю, - к ней снова вернулось то самое спокойствие, которое он не видел с конца весны. – Ты забудешь.
- Не недооценивай себя, - теперь она сидела в кресле абсолютно чужая, холодная и спокойная. А когда-то приходила без сил между занятиями, падала в это кресло и засыпала, укрывшись шерстяным шарфом.
- Ты слишком часто забывал. Специально или нет – теперь не важно, - факт. А прозвучал как удар.
- Была у Шукшина?
- Была. Вчера.
- Не испугалась?
- Боятся дураков… Ты его не предупреждал, да? Он принял меня за другую.
- Подожди… за Сашу, что ли?
- Угу. Конечно, я все разъяснила.
- Насколько «все»?
- Если я говорю «все» - значит, «все».
- Ты с ума сошла?! Я же к нему пойду с Сашей!
- Я знаю. И?
- А если он ей что-нибудь скажет?!
- Не кричи.
- …!
- Не дурак, так что скажет только то, что посчитает нужным, - недовольно поморщилась. Она не выносила крика. – Мне пора.
- Да, пойдем, провожу.
- Разве что до дверей.
- А ты не переоценивай значимость собственной персоны.
- Может, я навещу тебя зимой. Если будет время.
- Я могу быть в Питере.
- Зимой ты будешь здесь.
- Почем тебе…
- Уверена почему-то. Ну, пока.
- Пока, до января.
И разошлись в разные стороны. Словно бы могли встретиться завтра в тех же коридорах.
«Вова, зачем так низко? – прозвучал из динамиков забытый голос. – Гитару писать будешь?.. Никто не умирал, никто не кончил жить, но… Это, между прочим, Блок! Вечно ты все извращаешь… Третий? Какой из них? Выше? Так? Влево… так? Не издевайся! Ну тебя… Вова, ты дурак!»
Блядь… блядь, блядь, блядь!!!
Одним движением скинул со стола. Что именно – даже не заметил.
«Нет, нет, нет…!» - повторял, запустив пальцы в лохматые волосы. Швырнул монитор об стену. Погас. Кажется, треснула задняя панель, но экран внешне остался цел. Переведя дух, рассеяно огляделся: комнату заливали первые лучи солнца. Слишком острые и яркие. Почему-то становилось нестерпимо жарко, душно, становилось нечем дышать. Шипастая роза снова обвивалась режущей веревкой вокруг горла, и солнце выхватывало из пыльных сумерек провода, детали, чашки, пальто – каждую деталь.
- Не засиживайся на работе всю ночь, - улыбнулась она перед уходом. – Рассвет лучше либо проспать, либо встретить хорошо отдохнувшим.